Дифференцирование клетки головного мозга, находящегося в голове у умственно недоразвитого человека, в простонародье называемого «овощем», во сне не получилось, именно по этому, провалявшаяся в кровати добрую половину дня Маша страдала от безраздельной лени и чувства собственного достоинства. Причём тут последнее было не понятно, но вполне неплохо звучало в голове самой девушки, решившей, что это и будет её оправдание, когда у неё всё-таки спросят, почему же её практически до обеда не было видно.
Взглянув на часы, Воевода лениво потянулась и наконец-то встала с кровати. Трудный будний день показался ей прекрасным выходным, несмотря даже на то, что окно было зашторено, глухо закрыто и в комнате вообще пахло чем-то невыносимо странным, приторно сладким и вообще вызывающим чихательные рефлексы.
По астрально-моральным часам Рии время уборки и проветривания ещё не подошло, поэтому после тридцатого по счёту чиха, девушка решилась проветриться сама, заодно на людей посмотреть и себя показать.
Сменив ночнушку на джинсы и футболку, Рия около пяти минут обувалась (точнее запихивала ноги в мягкие тапочки, которые уважала больше, чем всяческие кроссовки и туфли) и, захватив с собой свой неизменно спасавший много раз её жизнь скейтборд, вышла из комнаты, направляясь в общую гостиную, где всегда кто-нибудь был.
Дорога в гостиную была спокойной. Хотя, в Тибидохсе эпитет «спокойная дорога» весьма сложно вписывался в понимание любого обитателя острова Буяна, ведь в школе для трудновоспитуемых волшебников спокойствием и не пахло. И даже не воняло, а лишь изредка попахивало со стороны светлых комнат, да и то эти краткие моменты спокойствия частенько прерывались какими-нибудь эдакими происшествиями.… Для Маши же спокойствие идентифицировалось как нечто такое невозможное, что всю жизнь свою она стремилась его найти и впитать его в себя полностью, дабы хоть как-то утихомирить свою глобальную неусидчивость, доходившую в некоторых моментах жизни до ступени под названием «детство в попе заиграло».
Но мы немного отвлеклись, ведь сейчас мысли Рии были довольно далеко от философски-утопических размышлений о реальности, потому что её сознание было убито тем, насколько эпично выглядели не жилые помещения замка, соединяющие комнаты учеников и именуемые коридорами. Если бы Воевода жила в веке эдак семнадцатом или девятнадцатом, то она восприняла бы хаос, творившийся в коридорах, как данность, к которой нужно свыкнуться, но разбросанные и разобранные пылесосы, разбитые тарелки и прочее и прочее было не дано ей понять, по крайней мер сегодня.
Перешагивая через всевозможные преграды, Маша вдруг подумала, что первое апреля было недавно, а это могли быть последствия того весёлого денька. Нет, ну ведь серьёзно, первого апреля нужно угощать домовых, задабривать их, иначе они что захотят, то и сотворят. И ведь наверняка никто, я подчёркиваю, никто не вспомнил об этом вопиюще-удручающем факте. Вот ведь ужас!
Воевода помотала головой и с удивлением обнаружила, что практически пришла туда, куда и хотела прийти. И даже уже выяснила, что в гостиной кто-то есть, ибо так громко шуметь привидения, домовые, лешие и Поклёп точно не умели.
- Ну и что вы думаете, чудилы вы мои расчудилы, - молчавшую до этого момента Рию вдруг прорвало и она, не зная, кто буду её собеседники, задала так интересующий её вопрос. – что вы думаете по поводу этого жуткого беспорядка, который творится по всему Тибидохсу? И вот только не говорите, что это я виновата-а-а-а-а!
Сказано было, конечно в сердцах, но вопль, раздавшийся, наверное, по всему замку, был не из-за этого. Просто уже вошедшая в гостиную Марья вовсе и не заметила под ногами шланг от пылесоса, а значит, споткнулась об него, выронила скейт из рук, сбила кого-то с ног и сама сверху сбилась на этого кого-то. Эти рыжие вихры Маша узнала бы среди всех отпрысков Валялкиных, пускай их и было бы целая тысяча рыжих и таких по-гроттерски влипчивых в истории людей, хотя бы потому, что обладатель столь знакомых Рии волос не был Гроттеро-Валялкиным. А ещё он был светлым (во всех смыслах этого прилагательного), живым и очень тёплым. Маша решила на подниматься и лишь поудобнее устроилась на парне.
- Так и быть, я принимаю твои искренние извинения за то, что я на тебя упала. И, ладно, разрешаю тебе лежать подо мной и греть меня, обняв своими руками. Но более никакого рукоприкладства, здесь же люди.